Митрополит Астанайский и Казахстанский Александр: «Лучше ошибиться в любви, чем в неприязни к людям». Памяти архиепископа Тихвинского Мелитона (Соловьева)

У выдающегося русского мыслителя Ивана Ильина есть высказывание: «Доброта доверчива, деликатна и любовна. Она есть луч из Царства Божьего. Она есть живое благоволение… Сердце человека должно все простить и запеть от сочувствования, сорадования и сострадания».

Праздник 40 Севастийских мучеников – день ангела архиепископа Тихвинского Мелитона (Соловьева; + 1986) одного из подвижников веры и благочестия ХХ столетия – архиепископа Тихвинского Мелитона (Соловьева). Сердце этого старца-святителя обладало особым даром любви и, действительно, в соответствии со словами известного философа, все прощало и пело от сочувствия, сорадования и сострадания к людям.

Господь подарил мне замечательную возможность познакомиться с архиепископом Мелитоном и воспринять от него наставления и уроки в начале моей осознанной духовной жизни, на первом этапе церковного служения. В 1975 году меня зачисляют во второй класс духовной семинарии города на Неве и вскоре предлагают нести послушание иподиакона у бывшего ректора Ленинградских духовных школ, викарного архипастыря архиепископа Тихвинского Мелитона. Освобожденный в связи с преклонным возрастом по собственному прошению от ректорства, архипастырь сосредоточил свои силы на духовном окормлении многочисленной паствы обширной Лениградской епархии, включавшей тогда в себя приходы упраздненных Новгородской и Олонецкой епархий. Владыка Мелитон часто служил в Троицком соборе Александро-Невской лавры и Николо-Богоявленском кафедральном соборе города на Неве, посещал Новгород, нередко ездил в Старую Руссу, Петрозаводск и Олонец.

Иподиаконство у владыки Мелитона, организация его служения в храмах Ленинграда и помощь в поездках по епархии, контроль за сохранностью утвари и облачений являлись моими обязанностями на протяжении всего периода обучения в семинарии, а затем и в академии. Благодаря плотному графику служения архипастыря наше общение с ним было регулярным. Старец-святитель, а тогда владыке было почти восемьдесят, любил проводить свободные часы в задушевных беседах с близкими людьми, с духовными чадами, делился интересными моментами своей богатой биографии, вспоминал выдающихся церковных деятелей и интересных людей, с кем пришлось ему повстречаться на жизненном пути, рассказывал о праведниках и подвижниках, о святынях, храмах и монастырях. Хорошая память, эрудированность, доброе чувство юмора, чуткое внимание к собеседнику, живость характера делали такие встречи яркими, незабываемыми. Это был один из людей, одаренных Богом, так редко встречающимся сегодня даром общения.

Жизненная стезя архиепископа Мелитона, отошедшего в вечность на 90-м году жизни, по сути совпала с трагическим путем Русской Православной Церкви в ХХ столетии. В свои школьные годы он жил и воспитывался еще в царской России, а затем каждая веха его пастырского служения, начиная с рукоположения в 1921 году, будет наполнена трудностями и отмечена испытаниями, которые переживала вся Церковь Христова в России в эпоху гонений и преследований. Когда владыка принимал меня в своей скромной квартире в семинарском флигеле, и после обсуждения текущих вопросов оставалось время для беседы, то небольшая комната превращалась в кабинет истории, а в рассказах архипастыря раскрывались сила духа православного народа, мудрость и стойкость в вере священников и иерархов, явленные в годину огненного испытания.

Родился владыка Мелитон (в миру – Михаил Дмитриевич Соловьев) 14 октября (по старому стилю) 1897 года в большом торговом селе Свищевка Пензенской губернии. Таинственным образом начало и завершение земной жизни архиепископа Мелитона было связано с Казанской иконой Пресвятой Богородицы. Мать будущего Тихвинского святителя, Мария Григорьевна, еще до его рождения посвятила Царице Небесной свое дитя в молитве перед чтимой Казанской иконой Божией Матери. О своей маме владыка будет вспоминать как о первой духовной наставнице: «Покойная моя мама Мария была глубоко верующим человеком. Скажу более, она была строго церковным человеком. Ей я и обязан своим религиозным воспитанием». Еще одним наставником юности стал для Михаила Соловьева священник Николай Болоховский (†1926) – выдающийся пастырь и духовный просветитель, ученик праведного протоиерея Иоанна Кронштадтского. Мария Григорьевна была духовной дочерью отца Николая и стала водить на исповеди и беседы к нему своего сына. «Отец Николай весь смысл жизни христианина видел в частом причащении Святых Христовых Таин. По его благословению я с детства ежемесячно причащался Святых Таин, с его благословения пошел учиться в духовную школу», - рассказывал о своем наставнике архиепископ Мелитон. Отношение к частому участию в Таинстве Причащения, как средоточию всей духовной жизни останется у владыки до конца его земных дней. Будучи священником, а затем и епископом, он всегда стремился как можно чаще совершать Божественную Литургию и приобщаться Святых Даров. Если владыке приходилось бывать в других епархиях, он обязательно посещал храмы, молился в алтаре и причащался Святых Христовых Таин.

В семилетнем возрасте состоялось личная встреча Михаила Соловьева с праведным Иоанном Кронштадтским – светильником Русской Церкви начала ХХ столетия. Не раз впоследствии с особым сердечным чувством будет вспоминать об этой истории владыка. Когда мама, Мария Григорьевна, подвела его под благословение к святому Кронштадтскому пастырю, отец Иоанн Сергиев сказал отроку такие слова: «Люби Церковь Божию, и ты никогда не причинишь ей зла». Как особое наставление передавал архиепископ Мелитон этот завет праведного протоиерея Иоанна молодым пастырям, семинаристам и иподиаконам.

Любовь к протоиерею Иоанну Кронштадтскому, почитание его пастырских трудов и духовного наследия будет сопровождать Тихвинского святителя на протяжение всей его жизни. В его судьбе случилось явное чудо, связанное с этим праведником. В 1934 году молодому иерею Михаилу Соловьеву отец Иоанн явился в сонном видении. Явление было очень ярким. Кронштадтский пастырь повелительно обратился к священнику со словами: «Исповедуй меня!». На следующий день отца Михаила арестовали. Следователь на допросе задал вопрос: «Правда ли, что Вы почитаете монархиста, священника Иоанна Сергиева?». В тот страшный час владыка Мелитон не отрекся от имени праведника и исповедовал перед лицом безбожников отца Иоанна как святого пастыря и угодника Божия. Дознаватель открыл ящик стола и достал оттуда фотографию отца Иоанна Кронштадтского. «А вы могли бы сейчас поцеловать эту фотографию?» – продолжил допрос следователь, и подал священнику Михаилу небольшую фотографию батюшки. В ответ отец Михаил перекрестился и поцеловал фотографию Кронштадтского праведника. Следователь дописал протокол допроса, поставил точку и сказал: «Можете идти, вы свободны», и отпустил отца Михаила. И только, выйдя на улицу, он вспомнил виденный накануне сон: «Исповедуй меня!». Владыка действительно исповедал отца Иоанна Кронштадтского, и тот явил ему дивное чудо, избавив от неминуемой гибели. В то время подобного рода заявления о почитании протоиерея Иоанна Кронштадтского могли повлечь за собой репрессивные меры вплоть до расстрела. Владыка Мелитон рассказывал, что хорошо понимал это, но поступить иначе, отречься, слукавить он не мог.

Еще об одном чудесном событии вспоминал владыка. Однажды в 30-е годы, когда он служил в Москве, ему необходимо было перенести портрет отца Иоанна из одного дома в другой. Тайно, ночью идет отец Михаил по опустевшим улицам, и вот навстречу ему откуда-то из подворотни выбегает бесноватый, начинает что-то неистово кричать о протоиерее Иоанне Сергиевом и показывать при этом на тщательно завернутый в бумагу и ткань портрет праведника. Так же неожиданно как появился, этот одержимый злым духом человек исчез. Владыка отмечал, что даже портрета отца Иоанна боятся и трепещут бесы.

С 1906 по 1915 год Михаил Соловьев учился в миссионерской школе в селе Поиме Чембарского уезда Пензенской губернии. Большое торговое село Поим являлось в те годы значимым образовательным центром Пензенского края. Здесь было несколько школ, в которых трудились выдающиеся преподаватели, как в священном сане, так и светские. На духовное и интеллектуальное становление будущего архипастыря особо повлияли синодальный миссионер протоиерей Ксенофонт Крючков († 1909) и Иван Степанович Козлов († 1971), впоследствии протоиерей и профессор Ленинградской, а затем Московской Духовной Академии. С душевной теплотой и благодарностью будет вспоминать их в своих рассказах владыка, приводя на память отрывки из лекций по миссионерству и духовному просвещению. По словам архипастыря он научился вести диспуты и аргументированно отстаивать свою точку зрения в научных спорах именно у этих педагогов, что и пригодилось ему в 20-х годах в деле защиты Православия от нападок агитаторов «научного атеизма». Духовное образование Михаила продолжилось в Тамбовском духовном училище, которое, впрочем, ему не было суждено окончить из-за начавшейся I Мировой войны.

Никольский храм в селе Поим, где в школьные годы молился и пел на клиросе Михаил Соловьев, закрыли в 1929 году и превратили в зернохранилище. Архиепископ Мелитон вспоминал, как будучи священником, в 60-е годы он навестил это село и подошел к закрытому храму. При виде поруганной святыни сердце пастыря сжалось от боли, а на глазах навернулись слезы. Окна храма были заколочены большими старинными иконами, на большинстве из которых изображения уже не сохранились. Владыка приблизился к одному из окон и поцеловал потемневший образ, некогда сиявший яркими красками и позолотой. «Я ощутил тонкий, но вполне явственный запах ладана, исходивший от иконы, - говорил архипастырь, - и перед моим мысленным взором предстало былое величие храма, красота церковных служб; я вспомнил, как в этих святых стенах исповедовался и причащался Христовых Таин, как с усердием пел в хоре и читал часы и шестопсалмие. На несколько мгновений я вернулся в детские и юношеские годы, согретые православной верой и горячими молитвами в этой сельской церкви».

В июне 1916 года Михаил Соловьев был мобилизован. «После многих скитаний по военным дорогам в начале 1919 года я оставлен был на работе в Чембарском уездном военном комиссариате в качестве помощника делопроизводителя мобилизационного отдела», – рассказывал владыка. Это горькое испытание войной повторится в его жизни еще раз. Он будет мобилизован в начале Великой Отечественной войны и в звании лейтенанта прослужит до ее окончания начальником планово-оперативного отдела при штабе одной из воинских частей на Урале. За отличное выполнение служебных заданий будущий иерарх получил награду – медаль «За победу над Германией». Памятуя участие архиепископа Мелитона в двух войнах митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим (Ротов) называл его «владыка-воин».

 В 1920 году Михаил Соловьев женится на благочестивой девушке из духовного сословия, студентке историко-филологического факультета Вере Михайловне Звездочетовой (†1958), а через год его демобилизуют из рядов армии. Вступив в брак и расставшись с военной службой, он получил возможность вернуться к своему призванию – к служению Церкви Христовой. 24 ноября 1921 года по старому стилю, в день памяти великомученицы Екатерины, за Божественной Литургией в Боголюбском храме в Пензе он был рукоположен во диакона епископом Борисом (Лентовским), а через два месяца, 23 января 1922 года, тем же Преосвященным хиротонисан в сан иерея в Никольском храме города Пензы. Священническое служение отца Михаила в Пензенском крае проходило на двух приходах: с 1922 по 1924 год в селе Белозерках, а с 1924 по 1928 год в селе Сентяпино. Владыка отмечал красоту этого места своего служения: «Село было замечательное, все утопало в вишневых садах, тянулось вдоль опушки соснового бора».

Начало пастырского делания будущего святителя совпало с широкомасштабным наступлением безбожников на Православную Церковь. По решению Центрального исполнительного комитета от 20 июля 1921 года Агитпроп и его региональные отделения должны были приступить к всесторонней антирелигиозной пропаганде. В Агитпропотделе ЦК для координации антирелигиозной борьбы возникла специальная Антицерковная комиссия. В качестве одной из действенных мер по ликвидации религии в стране, а самое главное уничтожению авторитета Православия среди крестьянского населения, по мнению идеологов должна была стать пропаганда «научного атеизма». Ненавидевшие Церковь большевистский идеолог А.В. Луначарский и руководители Союза воинствующих безбожников Е.Н. Ярославский и А.Т. Лукачевский подчеркивали необходимость руководствоваться в этой «работе» ленинским положением «борьбу с религией надо поставить научнее». В Пензе первая богоборческая организация была образована в 1922 году. Ее членами велась пропаганда на страницах местных печатных изданий и организовывались уличные шествия с антирелигиозными лозунгами и карикатурами в преддверии церковных праздников. С 1926 года активистами антирелигиозного кружка начинается «работа на местах»: на фабрики, предприятия и в крестьянские хозяйства стали приезжать специально приглашенные лекторы-агитаторы. Формой «научного просвещения» и «борьбы с религиозными предрассудками» были выбраны диспуты, споры пропагандистов с представителями Церкви. Отец Михаил, получивший хорошую миссионерскую подготовку, оказался активным участником многих диспутов с безбожниками в Пензенской епархии. По рассказам владыки, диспуты проходили в переполненных народом помещениях. С некоторой долей иронии вспоминал он о научной беспомощности, а то и полной безграмотности докладчиков-атеистов. «Они стремились меня распропагандировать, но сами ничего не понимали. Когда мне нужно было рассказать о происхождении Солнечной системы как части мироздания, я излагал теорию Канта – Лапласа в переработке французского астронома. Они, конечно, не знали системы Канта – Лапласа и с открытыми ртами слушали меня. Они даже отказались продолжать диспут и уехали. Им это просто оказалось очень невыгодным, так как диспуты превращались в религиозную агитацию», – рассказывал святитель. «Ведь как рассуждали тогда: «Что такое попы? Ведь это народ темный, суеверный и стоит нам в диспутах «раскрыть» их невежество, так и религии конец». Надо, конечно сказать, что батюшки наши не были такими уж темными, как представлялось их противникам. Учились, ведь, они в духовных школах, семинариях, изучали богословие, философию, языки», – объяснял владыка причины побед священнослужителей на диспутах с атеистами, и особо подчеркивал серьезную подготовку духовенства, получившего образование в миссионерских учебных заведениях. Отца Михаила, как яркого проповедника и полемиста приглашали на соседние приходы. Об одном из диспутов, состоявшихся с его участием на станции Башмаково, упоминает не только сам владыка в своих мемуарах, но и враги Церкви.  В частности, в отчёте Пензенского губкома РКП (б) говорилось о провале антирелигиозных диспутов: «Из опытов, проведённых в этой области, видно, что, не имея достаточно подготовленных товарищей и не искушённых в диспутах, на собраниях получаются печальные результаты. Например, в ячейке Башмаково Чембарского уезда, где попы в заключительном слове, благословляя народ, закрывали собрание. Такой диспут, кроме вреда, ничего не принесёт».

Отец Михаил Соловьев был опасен для безбожников не только умением побеждать в научных спорах. Его авторитет мешал укоренению и распространению обновленческого раскола в Пензенском крае. Здесь богоборческая власть впервые в новейшей истории применила в своей борьбе с Церковью метод Ее разложения изнутри с помощью раскола. В Пензенской епархии большевистские спецслужбы в 1918-1921 годах инициировали так называемый «Пензенский раскол», другое название которого «Путятинская смута». Эта схема борьбы с Церковью, опробованная в Пензенской епархии, применялась затем богоборцами в масштабах всей страны. Владыка Мелитон вспоминал, как трудами архиепископа Иоанна (Поммера) «Путятинская смута» была прекращена, но вскоре обновленцы-живоцерковники воспользовались территориальной удаленностью Пензы от Москвы и Ленинграда и развернули в епархии широкую пропаганду своих идей, используя поддержку властей и распуская клеветнические слухи о Святейшем Патриархе Тихоне. «Обновленчество началось обманом, и когда патриарх Тихон обличил узурпаторов Высшего Церковного Управления, то в провинциях у нас оно и лопнуло, как мыльный пузырь… Все поняли, что это «сластолюбцы», а не пастыри. Верующие люди боялись даже ходить в те храмы, где они служили», - рассказывал владыка. Смело он обличал с амвона сторонников обновленческого раскола, называя их «обманщиками и отщепенцами». По доносам обновленцев отца Михаила трижды арестовывали и сажали в тюрьму как антисоветчика. Дважды прихожанам удалось добиться его освобождения и возвращения на приход. Но в третий раз власти, недовольные ростом авторитета отца Михаила в народе, лишили его регистрации и предъявили серьезные обвинения в антисоветской пропаганде. Когда отца Михаила выпустили из тюрьмы, под угрозой нового ареста ему было приказано покинуть пределы Пензенской области. С 1928 года в жизни будущего святителя начинается московский период.

О своем пребывании в заключении отец Михаил рассказывал: «Я знал, что хотя и нахожусь в тюремной изоляции, но я не одинок. За меня молились мои прихожане, и я чувствовал их усердное ходатайство ко Господу о моем освобождении».  Владыка вспоминал, как за два с половиной месяца до выхода из тюрьмы ему было видение во сне. «Вхожу я в кабинет начальника тюрьмы, - пересказывал сон архипастырь, - и тот мне говорит: «ну что, Соловьев, сегодня тебя освобождаем». А на столе у чиновника стоит численник – календарь с крупными передвижными цифрами и названиями месяцев, на котором отображается дата - 4 ноября. Так, для духовного утешения мне было открыто точное число моего освобождения».

В Москве у отца Михаила был друг – священник Василий Надеждин, служивший в Никольском храме у Соломенной Cторожки. С ним владыка познакомился в 1918 году в селе Поим, когда Василий был еще студентом Московской Духовной академии. Дом отца Василия был местом встреч и общения архипастырей, известных священников, преподавателей Московской Духовной академии, профессорской корпорации Тимирязевской сельскохозяйственной академии и столичной интеллигенции. Здесь владыка познакомился, а затем и подружился с священниками – отцом Владимиром Амбарцумовым и отцом Михаилом Шиком. Эти талантливые пастыри, яркие проповедники, обладавшие особым влиянием на молодежь, примут мученическую кончину за Христа в 1937 году, а отец Василий Надеждин скончается в лагерном лазарете в Кеми.

Отец Михаил Соловьев получил приход в селе Ильинское на Бодне Можайского района Московской области, где прослужил до 1934 года. В его доме в Ильинском, как и в доме его друга отца Василия в Москве, часто гостили священники и представители православной интеллигенции. В этот период его духовной дочерью становится известная поэтесса «Серебряного века», а в последствии – автор православных стихов, Надежда Павлович. На квартире у отца Михаила был прописан Сергей Никитин, будущий епископ Можайский Стефан – один из замечательных подвижников XX столетия, врач-невропатолог по специальности.

В 1934 году священника Михаила Соловьева арестовали, а его матушку с 5-ю детьми выселили из приходского дома Ильинской церкви на улицу. Семья была вынуждена ютиться в маленькой комнате родителей отца Михаила. На помощь бедствующим пришел друг семьи – священник Владимир Амбарцумов. Он организовывал особую благотворительную поддержку семьям репрессированного духовенства, прикрепляя к своим наиболее состоятельным духовным чадам жен и детей арестованных священнослужителей. Отцом Владимиром были установлены суммы и сроки, в которые должна была поставляться помощь, и семьи, лишенные кормильца, могли таким образом выживать в те страшные годы. Трехлетнюю ссылку священник Михаил Соловьев отбывал в Сибири на строительстве Байкало-Амурской магистрали.

После заключения будущий иерарх вернулся к семье, перебравшейся из Московской области в Калужскую, в деревню Бородухино, что возле города Малоярославец.  Матушка отца Михаила в то время преподавала в начальной школе. В Пензенской области отцу Михаилу удалось получить паспорт без отметки о судимости, и он, выдержав соответствующие экзамены на курсах учителей, стал преподавателем в начальной школе, как и его супруга. Благодаря «чистому» паспорту в последующие годы, когда гонения на верующих усилились, отец Михаил избежал репрессивных мер, заключений и ссылок. Преподавательскую деятельность он совмещал с тайным совершением богослужений. В доме, где жил отец Михаил, специально для этой цели было сделано небольшое потайное помещение, куда собирались на службы его духовные чада. В это время в городе Малоярославце нелегально совершал свое священническое служение друг владыки – отец Михаил Шик, получивший освобождение из заключения. Архиепископ Мелитон рассказывал, что иногда в обстановке строжайшей секретности они служили даже вдвоем – «соборно».

После Великой Отечественной войны и связанной с ней мобилизацией пастырь вернулся к преподаванию в сельской школе, где даже стал директором, и, конечно же, вновь начал тайное священническое служение. Особым попечением Божиим и заступлением Царицы Небесной архипастырь объяснял это удивительное обстоятельство – возможность более десяти лет служить Литургии и исполнять требы для жителей Бородухино и окрестных сел, будучи учителем, а затем и директором школы. Чудом Божиим называл святитель и воссоединение с семьей по окончании войны. Дело в том, что его мать, супруга и дети оказались в военные годы на оккупированной территории, и узнать их судьбу не представлялось никакой возможности. Горячо молился об их спасении отец Михаил и, наконец, после отступления неприятеля из центральных регионов России ему приходит долгожданная весточка – его родные живы и ждут его возвращения. Общительный характер, доброта и приветливость отца Михаила располагала к нему людей, да и прежние связи с семьями московских священнослужителей он старался поддерживать, благодаря этому тайный пастырь был в центре всех событий церковной жизни.

В 1953 году будущий Тихвинский архипастырь решился на непростой шаг – он переехав в Ленинград, заявляет священноначалию о желании вернуться к полноценному приходскому служению. 12 января 1954 года митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий (Чуков) назначил отца Михаила настоятелем Михаило-Архангельского храма в город Дно Псковской епархии. Храм XIX века, построенный в память о победе в Отечественной войне 1812 года, в 30-е годы прошлого века был закрыт, и богослужебная жизнь была возобновлена в нем в годы Великой Отечественной войны священниками «Псковской миссии». Состояние церковного здания было плачевное, отсутствовало отопление, и в зимнее время температура в храме была немногим выше чем на улице. Здоровье отца Михаила Соловьева, и без того подорванное тюрьмами, ссылкой и войной, резко ухудшилось. Владыка вспоминал, что для того, чтобы не замерзнуть на богослужениях облачение приходилось одевать поверх зимней одежды, а на руки он изготовил специальные перчатки, закрывавшие тыльную часть кистей и ладони, но пальцы при этом оставались открытыми, чтобы можно было совершать крестные знамения и преподавать благословение. От постоянных переохлаждений на руках пастыря стали появляться язвы, а однажды он страшно занемог, начался гнойный гайморит, от высокой температуры, головной боли и ломоты в костях не смог подняться с постели. «Мне казалось, что я в эту ночь предам душу Богу от мучивших меня жара и болей во всем теле, – рассказывал мне святитель, – Не было ни лекарств, ни врачей, и не оставалось у меня никакой надежды. Тогда я стал со слезами молиться перед Казанским образом Божией Матери, с которым никогда не расставался, и после молитвы уснул крепким сном, а когда проснулся почувствовал, что совершенно здоров. От болезни и температуры не осталось следа». Владыка всю жизнь чтил Казанскую икону Пресвятой Богородицы. У него был келейный образ «Заступницы усердной», перед которым архипастырь часто молился и затепливал лампаду.

15 марта того же года отца Михаила переводят вторым священником в Казанский собор города Луги Ленинградской области. С душевным подъемом воспринял он это известие, радуясь, что будет служить в храме в честь горячо любимого Казанского образа Богородицы. Увидев ревностное делание пастыря, жертвенность и трудолюбие, митрополит Григорий 1 января 1955 года назначает его благочинным храмов Лужского округа.

В Лужском благочинии в то время насчитывалось 9 храмов. Пострадавшие от вандализма безбожников, поврежденные войной, разрушающиеся от времени – все они нуждались в реставрации. Отцу Михаилу удалось организовать приходские общины, найти средства и начать ремонтные работы. Своим ярким, живым проповедническим словом, а главное примером, он вдохновлял верующих на труды, пробуждал в людях чувство ответственности за святыни. Под руководством отца Михаила осуществлялся не только капитальный ремонт храмов, но и велось строительство церковных домов. Владыка говорил, что силы на решение непростых хозяйственно-административных вопросов, на тяжелую физическую работу, на поездки по благочинию и активное общение с многочисленными духовными чадами ему давало служение Божественной Литургии, которую старался совершать он как можно чаще.

Отношение к Святой Евхаристии, к принесению Бескровной Жертвы за жизнь мира, было у владыки особенным. Это отмечали все, кто присутствовал на его богослужениях. Архипастырю были чужды внешние пафос и величавость, служил он предельно просто, скромно, но во всем чувствовалась внутренняя красота, проникновенность, сосредоточенность. Погружаясь всем сердцем и умом в служение Богу, он передавал это состояние всем священнослужителям и прихожанам, поэтому в храме, когда владыка Мелитон совершал молитву, стояла абсолютная тишина. Входя во святой алтарь, он умел «житейское отложить попечение» и учил этому молодых клириков, иподиаконов и семинаристов. Архиепископ Мелитон, с шести лет участвовавший в клиросном пении, обладал хорошим голосом, прекрасно знал разнообразные церковные распевы и мелодии, любил и ценил хоровое пение. Музыкальный дар дополняла отточенная дикция, не утраченная даже в преклонном возрасте.

Те, кто помнили Тихвинского святителя в сане священника, рассказывали о силе его проповедей, которые непременно произносились за каждой службой. Профессиональное, с точки зрения гомилетической науки, владение словом, умение произносимой с амвона речью достучаться до сердца каждого, присутствующего в храме, выбор темы, которая бы по-настоящему волновала сердца слушателей, были в числе талантов архиепископа Мелитона. Но, как и богослужениям, проповедям владыки, были чужды всякая искусственность, увлечение «плетением словес» или чрезмерное философствование. Он всегда четко различал проповедь от духовной беседы или семинарской лекции, и стремился не столько сообщить слушателю какую-то сумму новых знаний, сколько побудить к конкретным шагам в духовной жизни – к покаянию, к молитве, к победе над страстями, к нравственным свершениям.

Из своего служения в Луге отец Михаил вынес страшную и поучительную историю, которую ему рассказали прихожане одного из храмов благочиния. Неподалеку от города Луги, к востоку от насыпи Петербургско-Варшавской железной дороги, находился святой источник,  связанный с именем преподобного Нила Столобенского. В начале ХХ столетия рядом с источником усердием местных жителей была возведена часовня, в которой находился старинный скульптурный образ преподобного Нила. Издревле сложилась особая традиция изображать Столобенского подвижника в виде резной деревянной скульптуры, сидящим, со склонённой на грудь головой. Часовня и святой источник были местом паломничества для жителей города Луги, окрестных сел и деревень, а резное изображение преподобного старца почиталось как чудотворное. Наступили годы богоборческого разгула, и ватага обезумевшей от атеистической пропаганды молодежи разгромила часовню. Один из участников разорения святыни, комсомолец-железнодорожник придя домой, стал насмешливо хвастаться перед своей престарелой набожной матерью: «Я вашему старику деревянному, что в часовне сидел, башку топором снес!». Мать, в ужасе посмотрев на сына, ответила ему: «Безумный, теперь и твоя голова будет отрублена». Ее слова сбылись через два дня. Этот молодой человек трагически погиб: обходя железнодорожные пути, он не заметил мчавшейся на большой скорости дрезины, не успел увернуться, и металлической конструкцией, закрепленной на транспортном средстве, ему отрезало голову. Пересказывая этот трагический случай, владыка всегда обращал внимание на горькие и неотвратимые последствия сознательного богоборчества, кощунства над святынями и издевательства над родителями.

В должности благочинного отец Михаил прослужил до 20 марта 1962 года. В этот период его постигают два испытания – в 1958 году скончалась его супруга, матушка Вера, а через год отошла ко Господу мама Мария Григорьевна. Он искренне любил и супругу, и маму, но расставание с ними перенес мужественно, с полной покорностью воле Божией. Он сам совершал отпевание родных сердцу людей, и когда владыку спрашивали, а как ему хватило на это сил, он отвечал: «Я чувствовал и верил непреложно, что они для меня не мертвые. Я провожал их в жизнь вечную». Владыка рассказывал, что ощущал особое руководство усопшей матери и даже просил ее в некоторых сложных обстоятельствах о помощи. «Она ближе к Господу, а поэтому можно попросить», – говорил святитель.

Святитель весьма трепетно и глубоко ответственно относился к поминовению умерших. Для него, пережившего опыт войны, гонений и ссылок, смерть была очевидной реальностью, но такой же реальностью был для него и духовный мир, общение через молитву со святыми и отошедшими в вечность сродниками и знаемыми. Обладая хорошей памятью, он мог перечислять сотни имен, и каждый человек, как бы вставал у него в это время перед душевным взором.

Архиепископ Мелитон рассказал мне однажды такую историю из своей пастырской практики: «Позвали меня однажды в один дом, совершить на сороковой день по умершему панихиду. Собралась большая семья, пришли родственники, среди присутствующих много детей. Началась панихида, взрослые молятся, а дети между собой перешёптываются и чего-то с нетерпением ждут. Началось пение «Со святыми упокой», я начал каждение, и тут три раза мощно и гулко пробили стоящие в углу старинные напольные часы. Что тут началось! Взрослые в испуге переглянулись, а дети начали прыгать и весело кричать: «Дядя Вася с нами! Дядя Вася с нами!». Ничего не понимая, несколько смутившись я продолжил заупокойную службу, а по окончании поспешил узнать, что все это значит. Мое недоумение развеял брат почившего раба Божия Василия. Он сообщил следующее: «Отец Михаил, покойный мой брат Василий жил у нас несколько лет и из-за болезни все время находился дома. Семья у нас большая и детей много, вот он и занимался с ними, читал книги, воспитывал, играл в игры. Дети его любили и слушались. Василий, Царство ему Небесное, был глубоко верующим человеком и рассказывал детям истории из Писания, жития святых, учил молитвам. Но ребята начали однажды смеяться над ним, говорить, что все его рассказы про Бога – выдумки. Вы же знаете, чему в школе сейчас учат детей. Им же каждый день по многу раз твердят, что Бога нет, и ничего, о чем говорят в церкви, не существует, все это священники сами выдумали. Вот, и наши дети стали поддаваться всем этим внушениям. Василия это очень расстраивало, и он продолжал призывать своих племянников к вере, просил не снимать крестиков, молиться. А дети одно твердят: «Ты нам докажи, что Бог есть, тогда и молиться станем».
Вот однажды пришли они в комнату к моему брату, к тому времени тяжко занедужившему, и начали с ним такой разговор:
– Дядя Вася, а ты ведь тяжело болеешь и, наверное, скоро умрешь?
– Да, – отвечает мой брат, – наверное, скоро это случится.
– А, есть там что-то, на том свете? – не унимаются дети.
– Конечно, есть, – говорит мой верующий брат, – там Божий суд, и по добрым делам и грехам или рай, или ад.
– А нам в школе говорят, что нет ни рая, ни ада, и души тоже никакой нет. Ты нам дай знак какой-нибудь оттуда, тогда мы и поверим, а если не дашь, то верить не будем.
– Не знаю, отпустят ли меня, получится ли. А какой знак вам дать, если смогу?
– Придумай какой! – настаивают дети.
– Хорошо, давайте договоримся вот о чем, на сороковой день по моей кончине пригласят священника совершить по мне панихиду, и когда запоют «Со святыми упокой» старые сломанные напольные часы, что стоят в углу, громко пробьют три раза. Самого то меня Вы увидеть не сможете, душа – он невидимая, а вот знак такой, что я жив и рядом с вами постараюсь, если Господь сподобит, вам подать.
Вот такой был у Василия с детьми уговор. Об этом разговоре вскоре после смерти брата как-то все позабыли, а тут – такое чудо случилось. Часы-то не просто поломанные, там механизма совсем нет – так, корпус один», – закончил свое повествование брат почившего Василия. Тогда я понял, что почивший сдержал свое слово, данное детям, и почему они так радостно кричали и прыгали. Таким чудесным образом Господь помог детям не утратить веру и укрепил взрослых, которые знали об этом разговоре, в реальности духовного мира и посмертного существования души».

60-е годы начинались для будущего архипастыря новыми благими трудами и свершениями – 22 сентября 1962 года отец Михаил Соловьев, удостоенный протоиерейского достоинства, назначается настоятелем Казанского собора в Луге, а на следующий год он заочно окончил Ленинградскую Духовную академию, защитив кандидатскую диссертацию «Святой Димитрий Ростовский и его религиозно-нравственные воззрения». Зная на личном опыте, как тяжело служить и молиться в холодных или сырых храмах, владыка провел масштабную реконструкцию отопления в Казанском соборе – обветшавшие печи были заменены паровыми котлами.

Деятельный, трудолюбивый пастырь, организатор и яркий проповедник сильно раздражал представителей безбожной власти, с новой силой ополчившейся на Церковь Христову. Знаменитая «хрущевская оттепель» обратилась для верующих лютой зимой. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, отвечая на вопросы участников IV Международного фестиваля православных СМИ «Вера и слово», обратил внимание на один из главных методов начавшейся антицерковной кампании: «В 1961 году, как вы знаете, Н.С. Хрущев и правительство предприняли решительные меры по окончательному разгрому Православной Церкви… Вот тогда и была разработана хитроумная система разрушения Церкви изнутри. Надо было разрушить приходы, надо было их закрыть. А для этого нужно было отстранить священников от руководства приходами, ввести в приходское руководство светских людей, назначенных местными властями, – чтобы приход подчинялся не настоятелю и не архиерею, а местным властям и, в конце концов, тем органам власти, которые контролировали религиозную жизнь, и перед которыми была поставлена задача уничтожить Церковь. После этого и началось массовое закрытие храмов, потому что во главе приходов встали светские люди, разного рода отставники, а иногда и действующие «товарищи», перед которыми была поставлена задача ликвидировать приходы». Особое лукавство безбожников заключалось в том, чтобы внешне не было заметно никакого вмешательства или давления со стороны властей. «Многие мероприятия проводить церковными руками», – так предписывало постановление Совета министров СССР «Об усилении контроля за деятельностью Церкви» от 16 января 1961 года.

В результате хрущевских гонений в кратчайший срок в Ленинграде число действующих храмов с 40 сократилось до 15. Не удалось спасти даже часовню Ксении Блаженной. Такая же судьба была уготована храмам в области. Отец Михаил всеми силами противодействовал попыткам закрыть церкви благочиния, обновленные, восстановленные, и вновь украшенные его стараниями и тщанием верующего народа. Уполномоченный Совета по делам религий требовал ликвидации большинства приходов Лужского благочиния, но мужественный пастырь категорически отказывался подписывать какие-либо документы о закрытии церквей. «Я знал, – говорил владыка, – что церкви эти все равно закроют, но своей подписи не поставил». Власти инициировали нападки на священника в местной прессе, а затем спровоцировали смуту на приходе. В результате непрекращающегося давления священноначалие вынуждено было в 1965 году вывести его за штат. Отец Михаил был лишен самого важного и дорого в своей жизни – возможности стоять у престола Божия и «священнодействовать пренебесные Тайны, приносить Дары и Жертвы о грехах и людских неведениях». Уже немолодого пастыря лишили жилья, и он вновь был вынужден вести скитальческую жизнь. Он рассказывал: «я никогда денег не копил, и у меня не было ни дома, ни квартиры». Все время до возвращения к приходскому служению святитель проживал то у дочери в Гатчине, то у знакомых в подмосковье. Он молился в храмах у друзей-священников, помогал им как простой алтарник, читал поминальные записки, подавал кадило. Приснопамятному митрополиту Ленинградскому и Ладожскому Никодиму (Ротову) вопреки воле светских властей удается поставить отца Михаила на приход, и даже назначить его настоятелем. В ноябре 1966 года он приступает к обязанностям настоятеля храма в честь Пресвятой Троицы в городе Всеволожске Ленинградской области. Троицкая церковь была единственной на обширный Всеволжский район, в праздничные дни здесь совершались две Божественные Литургии, а число причастников превышало 600 человек. Святыней храма являлся чтимый образ святителя Николая, архиепископа Мирликийского. Владыка рассказывал, что в храме чудом сохранился образ, написанный к 300-летию Дома Романовых, на котором были изображены 12 святых, тезоименитых всем царственным особам, жившим в начале ХХ века.

Вспоминаю, что архиепископ Мелитон, совершая свое служение на приходах Ленинградской области, а затем в городе Ленинграде, очень не любил это название города на Неве, избегал его употребления при разговоре. Когда требовалось употреблять титул управляющего епархией – «митрополит Ленинградский и Новгородский» за богослужениями или при официальных мероприятиях, святитель первое слово произносил скороговоркой, так что получалось «митрополит градский».

В 1970 год стал для протоиерея Михаила Соловьева временем больших перемен и началом новых трудов. Как обладающий большим жизненным опытом и духовной мудростью, протоиерей Михаил Соловьев назначается священноначалием на новое послушание – становится духовником Ленинградских семинарии и академии, а затем и их ректором. По представлению владыки митрополита Никодима (Ротова) Священный Синод Русской православной Церкви 25 июня 1970 года определил «протоиерею Михаилу Соловьеву по пострижении в монашество быть епископом Тихвинским, викарием Ленинградской епархии, и ректором Ленинградской духовной академии».

Владыка рассказывал, как накануне получения известия об избрании его епископом Тихвинским видел он необычный сон: «Вот нахожусь я ночью в своей комнате, рядом никого нет, тихо, темно, только перед Казанским образом Божией Матери лампадка теплится. И тут в комнату входит какая-то женщина, вся в длинных до пола белых одеждах, стало светло-светло сразу.
– Кто Вы, как Вы сюда попали? Откуда у Вас ключи от моей квартиры? – закричал я, испугавшись.
– Не надо, не бойтесь, – с доброй улыбкой ответила мне таинственная гостья, – я просто пришла и зажгла свет.
Сказав эти слова, женщина в белом бесшумно проследовала через комнату, приблизилась к углу, где висели иконы и как-бы вошла в Казанский образ Царицы Небесной. Проснувшись рано утром, я получаю известие о своем избрании викарным епископом, состоявшемся на заседании Священного Синода накануне».

При постриге в Троице-Сергиевой Лавре отец Михаил был наречен Мелитоном, в честь одного из сорока мучеников Севастийских. Знавшие отца Михаила священнослужители единодушно отмечали, что новое имя ему очень подходит – в переводе с греческого «Μελίτων» означает «медовый», этим оно отражает выдающийся проповеднический дар пастыря, его «сладкие, приятные слова поучений».

Хиротония архимандрита Мелитона во епископа «богоспасаемого града Тихвина» состоялась 26 июля 1970 года в Троицком соборе Александро-Невской лавры в городе на Неве. Архипастырское рукоположение совершали: митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим (Ротов; † 1978), митрополит Киевский и Галицкий Филарет (Денисенко); архиепископ Краснодарский и Кубанский Алексий (Коноплёв; † 1988), архиепископ Харьковский и Богодуховский Леонтий (Гудимов; † 1992); епископ Черновицкий и Буковинский Феодосий (Процюк; † 2016), епископ Дмитровский Филарет (ныне – почётный Патриарший Экзарх всея Беларуси), епископ Черниговский и Нежинский Владимир (Сабодан; † 2014) (будущий Митрополит Киевский и всея Украины).

Возглавлявший хиротонию митрополит Никодим перед вручением архиерейского жезла новопоставленному епископу Мелитону обратился к нему с обширным напутственным словом. «В те дни, когда течением естественных законов твоя человеческая жизнь приближается к закату, Промыслитель о всем мире и Спаситель всего создания Своего Многомилостивый Господь и Бог наш призвал тебя к апостольскому служению и освятил Своей благодатью нашествием Святого Духа через рукоположение и молитву сего освященного собора епископов», – так начиналось это слово. Говоря о трудностях и высокой ответственности архипастырского делания, владыка митрополит сделал акцент на утешении новорукоположенного епископа, ставшего преемником апостолов в преклонном возрасте: «Ныне ты стал духовным вождем народа Божия в его заветном стремлении к блаженному единению с Богом и к радости в жизни вечной во Христе. Великий труд предстоит тебе, но не смущайся и будь тверд, ибо не от людей, но от Самого Бога принял ты ныне благодатное освящение. Сила благодати Божией выше сил человеческих, и невозможное для человеков возможно для Бога, ты же принеси смиренно к подножию алтаря Господня все твои лучшие чувства, твой разум, жизненный опыт, горячее желание служить Христу безраздельно, и тогда, укрепляемый свыше, ты будешь благоуспешен на столь трудной стезе. Непонятное для человека, чуждого духу Христову, но ободряющее слово для верного Ему сказал святой апостол Павел: «Когда я немощен, тогда силен» (2Кор. 12:10). Ему, молившемуся об избавлении от немощи, было сказано Господом: «Довольно тебе благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи» (2Кор. 12:9). И тогда апостол за лучшее стал считать хвалиться немощами своими, чтобы обитала в нем сила Христова (2Кор. 11:30), и тогда-то и сказал он, «когда я немощен, тогда силен». Будь же, возлюбленный брат и сослужитель, силен и в своих немощах благодатию и силою Божиею». Полностью это поучение опубликовано в Журнале Московской Патриархии (1970 год, № 9).

Владыка Мелитон рассказывал, что после епископской хиротонии он вспомнил особое пророческое предзнаменование, явленное ему в самом начале пастырского служения еще в Пензенском крае. Он видел яркий сон: «Вот, нахожусь я в храме, тут же стоит рака с мощами какого-то святого, а навстречу мне выходит величественный архиерей и говорит: ʺТы будешь служить здесь, в пределах преподобного отца Варлаама Хутынского!ʺ». «Тогда, – вспоминает владыка, – я не понял значение этого сна, а вот когда стал служить викарием Ленинградской епархии, тут все прояснилось. Действительно, посещая приходы в Новгородской области, служу я сейчас в пределах преподобного Варлаама Хутынского, где почивают его святые мощи».

После епископской хиротонии около пяти лет главным послушанием святителя было ректорство в духовных школах города на Неве. Владыка-ректор вскоре после вступления в должность получил признание профессорско-преподавательской корпорации и любовь студентов. С годами не утратил он живой интерес к науке, полки в его квартире были заставлены самой разнообразной литературой, не только богословской или исторической, но и книгами по естествознанию, брошюрами с данными современных открытий или научных изысканий. В этом сказывался первоначальный миссионерский характер его духовного образования. «Жалко, – с грустной улыбкой говорил владыка, – что тогда, во время научных диспутов с атеистами, не было у меня таких книг под рукой. Как легко было бы опровергнуть все их доводы». В представлении владыки Мелитона не могло быть противоречий между настоящей наукой и религиозным мировоззрением, и всякое открытие, особенно в области астрономии или физики, были для него очередным подтверждением божественных истин.

Преосвященный владыка читал студентам лекции по Священному Писанию Нового Завета. Глубоко и основательно излагая исагогику библейского текста и давая обширные комментарии на Четвероевангелие и апостольские послания, архипастырь стремился, чтобы божественные слова, изложенные на страницах Писания, стали для его студентов не предметном отвлеченного философствования, а настоящим руководством к действию, чтобы изучение Библии пробуждало в семинаристах такие качества, как человеколюбие и сострадание, отзывчивость и доброту. И сам он при этом был живой иллюстрацией к этим призывам, согревая всех нелицемерной христианской любовью. Не только словом мог утешить святитель, зачастую он поддерживал малоимущих студентов, выделяя из своих небольших материальных средств посильную помощь на приобретение одежды, обуви или необходимых канцелярских принадлежностей. Нас, иподиаконов, владыка любил «угощать чайком». В рабочем кабинете или у него на квартире мы пили чай и вели разнообразные, но всегда содержательные беседы. Владыка учил нас той науке, которой в совершенстве владел сам – слушать собеседника, вести разговор так, чтобы всем было интересно в нем участвовать, правильно спорить и аргументированно обосновывать свою точку зрения.
Святитель обращал внимание на необходимость молодых пастырей вести церковный образ жизни не только на людях, но и в быту, в кругу семьи. Он не понимал, как можно называть себя христианином, верующим человеком, не соблюдая при этом установленных Церковью правил, не следуя благочестивым традициям, не свершая ежедневно дел христианского милосердия по отношению к ближним. «Мало быть верующим, надо быть воцерковленным», – подчеркивал архиепископ Мелитон.

Исполнились слова пожеланий митрополита Никодима, которыми он после архиерейской хиротонии напутствовал владыку, и служение епископа Мелитона действительно стало «назидательным и вдохновляющим примером для питомцев духовных школ».

В конце 1974 года владыка Мелитон, утружденный нелегким послушанием ректора и имея желание больше времени посвящать богослужениям и духовному окормлению паствы, подал прошение об освобождении его от занимаемой должности. Прошение было удовлетворено, и архипастырь с радостью погрузился в любимую им стихию – частое совершение Божественной Литургии, продолжительные келейные молитвы, проповедничество, общение с верующими. Единственно правильным и своевременным решением он считал назначение на ректорскую должность архимандрита Кирилла (Гундяева) (ныне – Святейший Патриарх Московский и всея Руси), которого уже хорошо знал и глубоко уважал.

В 1980-м году владыка указом приснопамятного Святейшего Патриарха Пимена был удостоен сана архиепископа, а через два года награжден орденом преподобного Сергия Радонежского II степени. Владыка был глубоко смиренным и простым человеком, и его тяготили особое внимание, почести и награды. Когда кто-то начинал его хвалить, он сразу же отшучивался и переводил разговор на иную тему. Так было, и когда его поздравляли с вручением ордена преподобного Сергия. «Я – второстепенный», – шутил старец-святитель и начинал говорить совершенно об иных делах. С таким же стеснением он относился к пользованию служебным автотранспортом, предпочитая передвигаться по Ленинграду пешком, даже на большие расстояния.

До последних месяцев жизни иерарха его квартира не переставала быть местом встречи и общения священнослужителей, питерской и московской интеллигенции, многочисленных духовных чад святителя. Можно было удивляться, откуда у него, 80-летнего старца, столько кипучей энергии, бодрости духа, неутомимости, ведь за плечами у него была очень долгая жизнь, исполненная скорбей и лишений. Каждый, кто знакомился с владыкой, а потом узнавал факты его биографии, отмечал, что ни море людского горя, которое постоянно видел вокруг себя архипастырь, ни те испытания, которые он перенес, не сломили его, не сделали раздражительным или замкнутым.
Дар утешения, которым обладал архиепископ Мелитон, не сводился к проговариванию стандартных ободряющих фраз или к психологической терапии. Успокаивая страждущего, владыка умел открыть человеку духовные причины постигшего его несчастия или болезни, и давал каждому конкретный совет как поступать в тех или иных житейских обстоятельствах. Его помощь не ограничивалась однажды произнесенными словами, а продолжалась горячей молитвенной поддержкой.

В то время период моего обучения в духовной академии был уже позади, и мое церковное делание проходило в родной Вятке у епископа Хрисанфа  (впоследствии – первого митрополита Вятской земли). Наши встречи с владыкой Мелитоном проходили тогда не часто, лишь во время приездов по каким-либо послушаниям в город на Неве мне удавалось пообщаться с дорогим моему сердцу святителем. По праздничным дням мы созванивались по телефону и обменивались поздравлениями и благопожеланиями. Даже в таких кратких разговорах владыка успевал что-то посоветовать, наставить и ободрить своим мудрым словом.

Архиепископ Мелитон преподал мне свое архипастырское и отеческое благословение на принятие священного сана. Епископ Хрисанф совершенно неожиданно сказал мне однажды: «Все, Александр, пришло время рукополагать тебя в священники. Думаю, что хиротонию будем совершать через четыре дня». У меня не было привычки спорить с владыкой или обсуждать его решения, поскольку одним из главных качеств, необходимых в церковном служении, считал для себя умение смириться перед старшим, увидеть в воле начальствующего Божий Промысл. Но при этом сделать такой шаг, определяющий всю последующую жизнь, мне было страшно. Мои сомнения и тревоги развеял телефонный звонок владыке Мелитону. «Сразу не смогу ответить тебе на твой вопрос о рукоположении, – ответил мне святитель, – дай мне возможность помолиться пару дней, и все тебе скажу». Через два дня мне в Вятку приходит телеграмма, которую до сих пор бережно храню в личном архиве вместе с фотокарточкой владыки Мелитона: «Благословляю тебя на принятие священного сана в целибатном состоянии. Так ты принесешь больше пользы Церкви Христовой и своей бессмертной душе. Ничего не бойся и положись на волю Божию».

По телефону поздравил меня владыка со священнической хиротонией, напомнив мне завет праведного Иоанна Кронштадтского: «Люби Церковь Божию, и ты никогда не причинишь ей зла. Больше всего на свете люби Церковь». В числе наставлений старца-святителя, которые мне не раз приходилось от него слышать, еще одни слова, услышанные владыкой от святого Кронштадтского пастыря: «Лучше ошибиться в любви, чем в неприязни к людям».

Владыка учил нас, молодых людей, начинавших свои труды на ниве Христовой, во всех жизненных обстоятельствах надеяться на милосердия Божие и верить в Его спасительный Промысл. «Милосердие Божие беспредельно, – повторял он, – Бог, Отец Наш Небесный не может не исполнить наши просьбы к Нему, раз Сам обещал. Не человек ведь Он, а Бог, любящий нас и желающий только нашего спасения. Откройте Евангелие от Иоанна и прочитайте, что там написано: «О чём ни попросите Отца во имя Моё, даст вам» (Ин. 16:23)». Напоминал архипастырь и слово, сказанное святителем Димитрием Ростовским: «Если мы делаем к Богу один шаг, то Он навстречу к нам делает десять шагов».

До последних дней жизни владыки мы поддерживали с ним связь, но, к сожалению, проводить в последний путь моего духовного наставника и отца не удалось. Почитатель Казанской иконы Пресвятой Богородицы, еще до рождения посвященный Богу своей матерью перед Казанским образом, свою последнюю Божественную Литургию владыка совершил в день явления этой чудотворной иконы Царицы Небесной, а отошел в вечность, когда в храмах в честь праздника Божией Матери вновь зазвучал тропарь «Заступнице усердная» – 4 ноября 1986 года.

Заупокойную Божественную Литургию и отпевание почившего архипастыря в Троицком соборе Александро-Невской Лавры возглавил митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (будущий Патриарх Московский и всея Руси). Митрополит Алексий, прибывший на Ленинградскую кафедру в 1986 году, проникся особым чувством к владыке Мелитону, дни жизни которого шли уже к своему завершению. Заупокойные богослужения будущий Первосвятитель совершил лично, и при гробе усопшего святителя он произнес проникновенное слово. Почтить отошедшего в путь всея земли архипастыря собрались священнослужители всех благочиний епархии, огромное число верующих, многочисленные духовные чада со всего Советского Союза.

 От Вятской епархии с последним поклоном к почившему иерарху прибыли Калиса Васильевна Овчинникова, в 80-е годы прошлого века исполнявшая послушание главного бухгалтера Вятской епархии, и ее сын Олег Овчинников (на сегодняшний день – секретарь Казахстанского Митрополичьего округа, Заслуженный деятель искусств России). Они рассказывали об особой атмосфере на погребении владыки: «Безутешная скорбь осиротевших духовных детей смешивалась с необыкновенным пасхальным ликованием, слезы земной утраты и слезы радости от обретения молитвенника на Небесах блестели на глазах у всех молящихся». Последним земным пристанищем владыки Мелитона стало Большеохтинское кладбище города на Неве, которое до 1929 года украшала церковь в честь любимой им Казанской иконы Божией Матери. Каждый раз, посещая Санкт-Петербург, посещаю это святое для меня место и совершаю заупокойную молитву на могиле моего духовного отца.

Много добрых и хороших слов было произнесено в память о почившем иерархе. Мудрый пастырь, подвижник архимандрит Клавдиан (Моденов), друг почившего, сказал такие слова: «Я любил его и пользовался его любовью. Владыка перешёл в тот мир, где всё земное теряет свою значимость. Если мы будем его хвалить, он не порадуется. Если поносить, он не обидится. Он ждёт от нас одного, – искренней и сердечной молитвы, на что мы и ответим».

Безупречная верность церковным установлениям, снисходительная любовь к каждому, рассудительность и открытость, милосердие и щедрость, безграничное упование на Промысл Божий – таковы были главные черты приснопамятного старца-святителя. Архиепископа Мелитона искренне уважали знавшие его архиереи и священники, любили монашествующие и семинаристы, глубоко почитали духовные чада и тысячи верующих.
В 1960 году, выступая перед широкими кругами общественности, Святейший Патриарх Алексий I произнес слова о начавшихся гонениях, которые услышал весь мир: «Церковь Христова, полагающая своей целью благо людям, от людей же испытывает нападки и порицания, и тем не менее она выполняет свой долг, призывая людей к миру и любви. Кроме того, в таком положении Церкви есть и много утешительного для верных ее членов, ибо что могут значить все усилия человеческого разума против Христианства, если двухтысячелетняя история его говорит сама за себя, если все враждебные против него выпады предвидел Сам Христос и дал обетование непоколебимости Церкви, сказав, что и врата адовы не одолеют Церкви Его!». Жизнь архипастыря можно назвать яркой иллюстрацией к этим словам. Он, преодолевая препятствия от недругов Церкви, отдавал себя всего людям, творил благо ближним и дальним, побеждая при этом «зло добром» (Рим. 12:21), и уверенно свидетельствовал об истинности обетования Христова: «Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16:18).

Закончен почти вековой путь его жертвенного служения Богу и людям, время без остатка отданное любимой им Православной Церкви. Завершен еще один великий подвиг святителя, учителя и отца в истории Церкви. Тридцать лет его нет с нами в земной жизни, но по слову Писания «Праведники вовеки живут» (Прем. 5:15) и его дела идут вслед за ним (См. Отк. 14:13). Поистине, плоды его делания – плоды Духа Святого – любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера (см. Гал. 5:22), а венец земного бытия – «Жизнь вечная» (Рим. 6:22).